2.1. Общая характеристика художественного мира романа «Альтист Данилов»
Роман В.В. Орлова «Альтист Данилов» впервые был опубликован в журнале «Новый мир» в 1980 году (№ 2-4). По свидетельству современников[1], роман стал событием литературной жизни, повсеместно обсуждался, а желающие прочесть его записывались в библиотеках в очередь. Тем не менее, критики, комментирующие шумный читательский успех, встретили роман достаточно сдержанно. К. Милов, выделяя в качестве несомненного достоинства произведения сатирическую линию (историю хлопобудов как «обличение современного мещанства»[2]), отмечает немотивированность использования «сверхъестественных» элементов: «У Вл. Орлова происхождение героя, разработка структуры «Девяти Слоёв», описания их деятельности и влияния на земную жизнь занимают непропорционально большое место и притом (учитывая их большой объём) не несут никакой смысловой нагрузки»[3]. Л. Аннинский остроту и масштаб сатирического осмеяния находит недостаточными: «Пропадает и ещё один важнейший момент — сатира. Бесцельные метания Клавдии и общество хлопобудов слишком мелки, сатирического обобщения из них не получается»[4]; «когда мелким штришком пишут Клавдию, эту, так сказать, акулу в чалме с бриллиантами, — меня берет не злость, как надо бы, а тоска: градус не тот»[5].
Л. Аннинский, размышляя о причинах шумного успеха, полагает, что «Альтист Данилов» отвечает полуосознанным ожиданиям читателей. Полузапретные метаморфозы из разных «сюрреалистических» направлений мировой литературы» вызывают у «держащего марку интеллигента, подписчика на журналы «Знание — сила» и «Техника молодежи» массу общекультурных ассоциаций – тут тебе и Кафка, и Лем, и Гофман, и ещё… «половина литературной энциклопедии»[6]. Кроме того, по мнению критика, роман попал в резонанс с реальным и весьма характерным настроем «среднестатистического доброго человека»: «И тревожит меня в успехе романа «Альтист Данилов» вовсе не интерес публики к демонам и чертовщине, а эта духовная лень, от которой все мы готовы к черту на рога полезть, чёрт знает что вообразить и чёрт-те что себе позволить (по мелочам), лишь бы одним махом, и, ничего не делая, выпрыгнуть в «духовность» из постылого быта»[7].
В защиту романа выступили С. Ерёмина и В. Пискунов, которые в ряду достоинств произведения отметили смеховое начало и искусное воссоздание современного быта. Кроме того, авторы указали на важность музыкальной проблематики: «В музыкальной проблематике заключен «реальный смысл» «Альтиста Данилова», что уверенно подчеркнул в своем предисловии «человек со стороны» — композитор Р. Щедрин и что не сумели услышать профессиональные литературные критики. Точнее: в сопряжении проблематики музыкальной и социально-бытовой»[8].
С. Ерёмина и В. Пискунов указывают на необходимость рассматривать «Альтиста Данилова» не в сравнении с мировыми «демонологическими» шедеврами, а в контексте современной беллетристики: «научной фантастики», «молодежной повести 60-х»:
«И если бы …оценивали «Альтиста Данилова», ведя отсчет не от Булгакова, а от подобной «периферийной», выражаясь словами Ю. Н. Тынянова, литературы, то не испытали бы они такого разочарования. Возможно, даже и порадовались бы, что Орлову удалось сместить эту «периферию» к центру, создать на её основе свой вариант «романа о художнике», тем самым, осуществив некий внутренний сдвиг в существующей системе жанров. Ибо литературная «периферия» выходит, согласно тыняновской концепции, на авансцену, когда возникает потребность обновления художественного зрения и перемен в литературе. «Альтист Данилов» во многом ответил на эту потребность, выразившуюся, например, в «ажиотажном» читательском интересе к латиноамериканскому роману с его фантастическим, острогротескным видением мира»[9].
Рецензии, вышедшие после первой публикации, содержали ряд оговорок, придававших роману статус занимательного («прелестное чтение»[10]), чем-то экстравагантного, но не выдающегося произведения. Критики отмечали, что творческие удачи в романе «Альтист Данилов» сочетаются с более или менее серьёзными недостатками: «У автора пока не получилось сочетания картины эпохи с фантастическим сатирическим видением мира. Но его труд, безусловно, заслуживает внимания как опыт создания психологического портрета нашего современника с использованием средств фантастики»[11]. Л. Аннинский предрекает роману недолгую жизнь: «Поговорят и успокоятся. Год даю этому возбуждению: через год, глядишь, иные игры вытеснят из нашего повседневного литературного быта доброго альтиста Данилова, который добивался-таки кое-каких вещей, потому что был наполовину демоном»[12].
Однако спустя четверть века оказывается, что роман «Альтист Данилов» по-прежнему интересен читателю. Роман издан в США, Германии, Франции, Японии. В начале XXI века он с успехом выдерживает несколько переизданий в России. Устойчивый читательский интерес свидетельствует о том, что произведение В. Орлова заслуживает более пристального внимания. Однако на сегодняшний день серьёзные исследования романа практически отсутствуют.
В основе построения художественного мира романа лежит соединение исторически-конкретного и сверхъестественного. Этот художественный приём имеет богатейшие фольклорные и литературные традиции. Подобная модель используется в быличках, легендах, произведениях классической («Фауст» И.В. Гёте, «Эликсир сатаны» Э.Т.А. Гофмана, «Вечера на хуторе близ Диканьки» Н.В. Гоголя, «Письма Баламута» К.С. Льюиса, «Мастера и Маргариту» М.А. Булгакова) и массовой литературы, обыгрывающей присутствие в мире демонических сил. Тем не менее, роман В. Орлова «Альтист Данилов» обладает целым рядом идейно-художественных особенностей, позволяющих не затеряться среди обширной литературы, обыгрывающей демонологические сюжеты.
В романе содержатся многочисленные отступления от традиционных представлений о нечистой силе: отсутствуют мотивы богоборчества, искушения, мотив вражды демонов с человеческим родом редуцирован до юмористических описаний мелких пакостей бесов, вроде порчи супов или «недопущения нейтрино». К числу подобного рода отступлений и умолчаний относится устройство демонического мира. Девять кругов ада здесь превращаются в Девять Слоёв, напоминающих не ад Данте, а устройство утопического города, в котором предусмотрены отдельные уровни для работы, учёбы, отдыха и развлечений. Демон Данилов, вместо того, чтобы, согласно мифологической традиции, воплощать ирреальное злое начало, выступает в романе в качестве положительного героя. Единственным эпизодом, в котором в полной мере реализована способность бесов воздействовать на души разумных существ является рассказ Кармадона об успешном выполнении задания на молибденовой планете, однако даже эта миссия Кармадона выносится за пределы человеческого мира. Можно сказать, что автор последовательно избегает тех элементов традиционной демонологии, которые могли бы придать произведению характер мистического откровения или философского иносказания. Единственное свойство нечистой силы, сохранённое и обыгранное в романе – это присущая демонам прерогатива знания и могущества. Демоны не связаны условиями пространства и времени, обладают властью над стихиями, способны принимать любое обличье. Акцентирование всемогущества при редуцировании или исключении прочих демонических свойств приводит к тому, что мистика демонизма превращается в фантастику, что было отмечено критиками сразу после выхода романа в свет: «Именно фантастика, а точнее, современная так называемая научно-фантастическая литература подсказала автору романа не только отдельные приёмы описания межгалактических катаклизмов, но и один из центральных сюжетных мотивов: всемогущество героя, не решающегося употребить его тогда, когда ставка должна быть сделана только на человеческие силы, выступающего благодетелем человечества только в критических, так сказать, экстремальных ситуациях или, напротив, «по мелочам»»[13].
«Реальный» мир романа детально проработан, место действия привязано к Останкино, время действия точно датировано автором. Так, роман сопровождается примечанием: «Тут я должен заметить, что рассказываю о событиях, какие происходили, а, скорее всего, не происходили, в 1972 году. Тогда ещё можно было париться в Марьинских банях, а теперь нет Марьинских бань. И ЖЭК № 21 перевели из дома с башенкой, а дом за ветхостью снесли. И острова Сан-Томе и Принсипи находились тогда во владении Португалии, ещё не подозревавшей о 25 апреля 1974 года. Прошу принять это во внимание»[14].
Сверхъестественный слой художественной реальности в романе также проработан достаточно подробно. Обрисовано устройство Девяти Слоёв, описан «быт» этого фантастического мира, охарактеризовано взаимодействие демонов с миром людей. Отношения демонов с людьми строятся по традиционной для демонологической литературы схеме: люди в массе своей не подозревают о присутствии демонов, а демоны скрыто вмешиваются в человеческую жизнь.
Фантастическое устройство художественного мира раскрывается с первого абзаца: «Данилов считался другом семьи Муравлевых. Он и был им. Он и теперь остаётся другом семьи. В Москве каждая культурная семья нынче старается иметь своего друга. О том, что он демон, кроме меня никто не знает» (3). Образ главного героя, полудемона, объединяет «сверхъестественный» и «реальный» слои художественного мира. Интригу романа создаёт не только тайна фантастической природы Данилова, но и парадоксальное сочетание двух несовместимых концептов: друг семьи – демон.
В общих чертах образ Владимира Данилова обрисовывается уже в первых главах. Здесь характер героя последовательно раскрывается в окружении людей и сверхъестественных существ. В первой главе герой предстаёт в дружеском окружении Муравлевых, во второй главе Данилова характеризует его поведение на собрании домовых.
Первая сцена романа – картина дружеского застолья –.задаёт тональность всего произведения. Описания трогательных проявлений дружеского участия, приготовления аппетитных блюд, ароматных напитков направлены на создание праздничной атмосферы: «ждёт своего часа мелко порубленная баранина», «кофеварка возникает на французской клеёнке кухонного стола». Олицетворения, метафоры и сравнения придают происходящему сказочный ореол. Приготовление «божественных напитков» сопоставляется с магическим действием: «Над чаем и кофе в доме Муравлевых обряд совершает сам Данилов. Чай он готовит и зелёный, и русский, кофейные же зёрна берет только с раскаленной аравийской земли, а бразильские надменно презирает, находя в их вкусе излишнее томление и кисло-горький оттенок. Каждый чай по науке Данилова должен иметь свою степень цвета – и русский, и зелёный, а уж о кофе не приходится и говорить, и Данилов доктором Фаустом из сине-чёрной оперы Гуно (…) стоит на кухне над газовой плитой». Описание аромата плова, наполняющего квартиру, и вовсе гиперболизировано: «А дух какой! Такой дух, что в кишлаках под Самаркандом понимающие люди наверняка теперь стоят лицом к Москве». Также гиперболизирован особый нюх Кудасова на обеды: «На обеды, выпивки, чаепития у Кудасова особый нюх. Стоит ему повести ноздрёй – и уж он сразу знает, у кого из его знакомых какие куплены продукты и напитки, и к какому часу их поставят на стол. Ещё и скатерть не достали из платяного шкафа, а Кудасов уже едет на запах в трамвае. Иногда он и ноздрёй не ведёт, а просто в душе его или в желудке звучит вещий голос и тихо так, словно печальная тень Жизели, зовёт куда-то» (3).
В свою очередь, описание собрания домовых, несмотря на фантастичность происходящего, наполнено прозаическими деталями. Сверхъестественное собрание составляют типичные представители дворового сообщества: играющие в шахматы пенсионеры, волосатые шалопаи с гитарами, местные активисты и стукачи. Само описание стилистически снижено – используются канцеляризмы: «прикреплён», «при ЖЭКе», «собрание», указывающие на подчинённое положение персонажей. История с нарушителем Иваном Афанасьевичем, который по доносу скандалиста Григория Николаевича «был унесён туда, откуда возврата нет», недвусмысленно намекает на взаимоотношения граждан с не в меру жёсткой и бдительной властью. Собрание домовых, подчинённое демоническим Канцеляриям, предстаёт частью иерархической системы, распространяющей свои правила на сферу частной жизни. Отношения между домовыми определены, в первую очередь, должностными обязанностями и служебной иерархией. Так, домовые вынуждены терпеть доносчика Георгия Николаевича: «…Он по-прежнему ходил в собрание домовых и держал себя чуть ли не героем. Мол, что я сделал, то и сделал, и мне ещё за это спасибо скажут, а ваша собачья забота меня уважать и пить со мной виски. И с ним пили виски, молчали, а пили» (7). Искусственность отношений накладывает отпечаток на застолья домовых: «Домовые брали угощения, а жевали их, и не только влажные ломтики дынь, но и каракумские деликатесы, вяло, словно бы из вежливости. Не было ни у кого аппетита» (7).
Уже в первых главах романа Данилов предстаёт как довольно симпатичная личность: друг культурной семьи Муравлевых, благородный герой, способный поставить на место зарвавшегося доносчика. Но поведение Данилова идет вразрез с его демоническими обязанностями, и потому он должен быть наказан. В третьей главе Данилов получает повестку из демонического мира, сулящую неведомые неприятности.
Кажущаяся простота деления романа на два плана: «обыденный» и «сверхъестественный» – осложняется целым рядом факторов.
Уже в первых главах романа странное и обыденное тесно переплетаются. В мире людей происходит немало странного и удивительного – так, Кудасов обладает необыкновенно чутким обонянием, в то время как домовые на своих собраниях занимаются самыми обычными делами.
Кроме того, художественный мир романа делит на два плана система авторских оценок. Насыщенное метафорами и красочными сравнениями описание дружеского застолья у Муравлевых создаёт возвышенную и несколько сентиментальную атмосферу, а мир домовых наполнен суетой и служебными дрязгами, и подаётся комически-снижено.
Таким образом, художественный мир романа представляет собой сложную систему переплетения типичного и необычайного, жизнеподобного и условного, возвышенного и низменного. Кроме того, художественная условность в романе – это постоянная игра с мифологической и литературной традициями. Наша задача – определить функции этих разнородных элементов в художественной системе произведения.
[1] См.: Аннинский Л. Мне бы ваши заботы! // Литературное обозрение. 1980. № 9. с. 41-45; Еремина С., Пискунов В. И тут случилась музыка. // Литературное обозрение. 1980. № 9. с. 45-49; Милов К. Альтист Данилов. Люди и демоны. // Молодость Сибири (Новосибирск). 1980. № 107.С. 3.
[2] Аннинский Л. Мне бы ваши заботы! // Литературное обозрение. 1980. № 9. С. 42.
[3] Милов К. Альтист Данилов. Люди и демоны. // Молодость Сибири (Новосибирск). 1980. № 107. С. 3.
[4] Там же.
[5] Аннинский Л. Мне бы ваши заботы! // Литературное обозрение. 1980. № 9. С. 44.
[6] Там же. С. 41.
[7] Там же.
[8] Ерёмина С., Пискунов В. И тут случилась музыка. Литературное обозрение. 1980. № 9. С. 48.
[9] Ерёмина С., Пискунов В. И тут случилась музыка. //Литературное обозрение. 1980. №9. С. 46.
[10] Аннинский Л. Мне бы ваши заботы! // Литературное обозрение. 1980. № 9. С. 41.
[11] Милов К. Альтист Данилов. Люди и демоны. // Молодость Сибири (Новосибирск). 1980. № 107. С. 3.
[12] Аннинский Л. Мне бы ваши заботы! Литературное обозрение. 1980. № 9. С. 45.
[13] Ерёмина С., Пискунов В. И тут случилась музыка. //Литературное обозрение. 1980. №9. С. 46.
[14] Орлов В.В. Альтист Данилов. Киев: Музычна Украйина, 1988. С. 97. Все последующие ссылки даны на это издание, страницы указаны в скобках…
Далее: 2.2. Взаимодействие обыденного и необычного в «человеческом измерении» романа
Грушевская В. Ю. Художественная условность в русском романе 1970-1980-х годов: дис. … к. филол. наук. Уральский государственный педагогический университет. Екатеринбург, 2007.